Солнце уже начало клониться к закату, когда де Нуарэ верхом выехал с территории виллы и направил коня в сторону деревни Soleggiato. Нынешним вечером герцог отказался от помощи Франсуа в подготовке жеребца к прогулке, как, впрочем, и от седла с уздечкой. Обняв Спектрума за шею, ощущая каждой клеточкой тела быстрые движения резво мчащегося навстречу солнцу жеребца, Огюст с удовольствием отдался ощущению бьющего в лицо ветра, скорости, забытой было в четырёх стенах лёгкости и пронзительной свободы, которая здесь, в некотором отдалении от жилища маркиза, но ещё не доезжая до деревни, где вокруг не было ни единой души, только небо, клонящееся к закату солнце, ветер и мягко шумящие травы, казалась немного дикой и почти безграничной. Де Нуарэ уже, пожалуй, довольно давно не ездил верхом вот так, без седла, и, возможно, следующим утром отвыкшие мышцы отзовутся лёгкой болезненностью, но то будет боль приятная, дарящая ощущение жизни; не самая высокая цена за чувство свободы ото всего и всех. Из-под копыт Спектрума поднималась пыль, осчастливленный возможностью не сдерживать себя жеребец с удовольствием мчался по полю вперёд, пока хозяин не остановил его на несколько секунд: Огюст снял с волос чёрную шёлковую ленту, которая грозила вот-вот быть сорванной ветром, намотал её на запястье, спрятав под белым манжетом рубашки и, вновь обняв коня за шею, коснулся пятками его боков, посылая в галоп.
Отдалившись от виллы на несколько километров, Огюст наконец остановил Спектрума, мягко спрыгнул на землю и на несколько секунд замер. С обеих сторон дорогу окружало, сколько хватало глаз, безраничное зелёное море: где-то чуть дальше тянулась к небу не то пшеница, не то ещё какой-то злак, кое-где высились редкие деревца, в ветвях которых заводили вечерние трели невидимые пичужки, ветер скользил по травам, превращая их в подобие океанских волн в часы штиля. Свернув с дороги, де Нуарэ отправил жеребца бродить по полю, а сам нашёл среди высоких трав небольшой пятачок, где они почему-то выросли не так высоко, попросту опустился на зелёный ковёр, нимало не заботясь о том, что рубашка наверняка испачкается, заложил руки за голову и устремил взгляд в ослепительное небо, которое из ещё недавно тёмно-голубого окрашивалось заходящим солнцем в невообразимые оттенки синего, зелёного, оранжево-красного и даже где-то у горизонта серого цветов. Сумерки в этой местности наступали внезапно: ещё мгновение назад солнце золотится над зелёным убранством матушки-земли, а в следующее, едва успеваешь заметить, уже скрывается за горизонтом, уступая царствование сперва лёгкому намёку на темноту, потом звёздам и, наконец, луне и ночи.
От земли веяло теплом, которым она с удовольствием щедро делилась с мужчиной всё то время, пока он лежал, глядя в небеса и следя за тем, как постепенно солнце покидает своё дневное пристанище. Позволив себе ненадолго отрешиться от мучавших его мыслей и переживаний, Огюст легко улыбнулся, сорвал какую-то травинку, щекотавшую щёку, прикусил её стебель, ощутив на языке каплю сладости – как некогда в пору детства, ту, пока оно ещё могло называться хоть в некоторой степени беззаботным, - и прикрыл глаза. Когда солнце опустилось к горизонту ещё ближе, а с растущего невдалеке дерева вспорхнула птица, де Нуарэ уже не обратил на них внимания, задремав, лёжа спиной на тёплой постели земли, подложив под голову руки, убаюканный шёпотом ветра и свежим ароматом трав.
Ржание Спектрума должно было отвлечь герцога от сладостной дремы и заставить, приподнявшись на локте, увидеть невдалеке, в колышущемся зеленом море человека в белых одеждах: льняной арабской рубахе гандуре и холщовых штанах. Путник неспеша шел по направлению к герцогу, и колючие стебли, казалось, нисколько не беспокоили босые ступни. Как не побеспокоили бы их горячие угли или чертополох. Он был абсолютно безоружен, голову на берберский манер покрывало длинное полотно, оставлявшее возможность разглядеть только глаза. Рассеянный свет послевкусием заката окрашивал белые одежды в шафран. Движения были легки и невесомы, и даже не шуршала трава. С таким же успехом Призрак мог ходить по воде, не нарушая зеркальной глади. Подойдя ближе к герцогу де Нуарэ, он молча склонился в почтительном поклоне, выполненном по всем правилам.
Картина, открывшаяся взору Огюста, когда он, привлечённый отдалённым ржанием жеребца, очнулся от лёгкой дрёмы и приподнялся на локте на землёй, была подобна продолжению сна или чему-то иному, не имеющему имени, находящемуся на грани сновидения и яви. В приглушённом свете уходящего дня, в этот час преддверия сумерек, светлая фигура на фоне зелени травы и синевы неба и впрямь была подобна призрачному явлению, невесть как ступившему на землю. Герцог замер, недвижим, одним лишь взглядом следя за приближением неожиданного визитёра. Де Нуарэ и впрямь не мог и предположить, что Призрак явится сюда, но почему-то как такового удивления он не испытывал. Это ощущение скорее вызывал внешний облик пришедшего. Когда Призрак приблизился и поклонился, герцог ещё несколько мгновений просто смотрел на него снизу вверх, чуть прищурив глаза, всё ещё немного тронутые лёгкой дымкой полусна, после чего поднялся почти столь же бесшумно, как шёл неожиданный визитёр, и сам тоже совершил поклон. Потом, не говоря пока ни слова, опустился на слегка примятую им самим траву и вновь взглянул на Призрака, чуть улыбнувшись - скорее не сама улыбка, а ощущение её, лёгкая тень, едва заметное ожидание её появления на губах. - В ногах правды нет, - после нескольких секунд молчания наконец произнёс Огюст, чуть поведя рукой в приглашающем жесте. - И если вы не намерены растаять в воздухе, как только я моргну, то, быть может, присядете? Чуть приподнятые уголки губ в улыбке искренней и, казалось, даже слегка растерянной, вопросительный взгляд синих глаз, ещё не окончательно забывших о недавнем сне, немного хлипловатый голос и несколько травинок, запутавшихся в свободно упавших по плечам волосах.
- В ближайшее время не собираюсь, Ваше Сиятельство, - иронично ответил Призрак и присел рядом с герцогом, вытянув одну ногу и поджав другую, опершись о колено локтем. Узкая кисть без перчатки расслабленно свесилась вниз. Кожа была очень белой, с синеватыми прожилками четко обрисованных вен. Пальцы длинные, ухоженные и крепкие – руки аристократа, виртуозного музыканта или художника, немного узловатое запястье, тонкая кость. Смерив оценивающим взглядом де Нуарэ, нежданный собеседник тихо рассмеялся. - Каким было ваше утро тогда? – в лукаво прищуренных светлых глазах Призрака явственно присутствовало плохо скрываемое веселье.
- О, незабываемым! - почти в таком же тоне ответил герцог, укладываясь на траву набок, положив голову на согнутую в локте руку, которой он оперся о землю, а вторую свободно опустив вдоль тела и возле бедра свесив над травой, чуть касаясь самыми кончиками пальцев вершин тонких зелёных стрелок. Синие глаза блеснули с некоторой весёлостью и вовсе без малейшего намёка на недовольство или рассерженность, а по губам скользнула почти что задорная усмешка. - Мне ещё никогда не доводилось быть отравленным подобным образом. Немного странной сменой настроений выглядело, когда спустя всего мгновение лицо мужчины вдруг приобрело серьёзность, и он добавил негромко: - Вы пришли забрать оброненную ленту?
Призрак покачал головой: - Нет, сударь. Я пришел встречать ночь, - сказано это было так, будто эти слова имели огромный смысл и глубокий подтекст. Тот, кто с успехом изображал привидение, поднял руку и нарисовал в воздухе замысловатый знак, затем потянулся, сцепив обе руки в замок. Движение обычное, но исполненное какой-то тягучей силы и гибкости. Призрак сделал перекат на бок, оказавшись лицом к лицу с герцогом, и теперь внимательно смотрел тому в глаза. - Более того, все это время я неотступно следил за вами, - добавил шепотом и рассмеялся низким, грудным, чуть хриплым смехом. Не тем, который был похож на скрип несмазанных дверных петель, карканье ворона или звон бьющегося стекла. Этот смех был бархатным, мягким и принадлежал отнюдь не безумцу, но человеку сильному и весьма уверенному в себе.
- Встречать ночь... - негромко повторил де Нуарэ, проследил глазами за движением Призрака и задумчиво встретил его взгляд. Потом, чуть помедлив, облизнул губы и прочёл легко, но выразительно: - Порою шар, холодный наш приют, Без Фебовых объятий остается, И если чувствам свет не поддается, В народе ночью этот свет зовут. Но вспыхнет факел малый там иль тут — И ночь в смертельном страхе прочь метнется, Настолько призрачна, что в клочья рвется, Едва огнивом в темноте взмахнут. Земля бы никогда не породила Ее одна: земля приемлет тень, Но образуют тень лучи светила. О ночи пишут все, кому не лень, И большинство при этом позабыло, Что даже в светлячке ей мнится день. * Герцог сделал паузу, не отводя глаз от лица Призрака, после чего неожиданно коротко усмехнулся и, мотнув головой, что было сделать достаточно неудобно в такой позе, добавил: - Впрочем, в устах того, кто сам предпочитает ночь, эти строки прозвучали несколько лживо. Огюст перекатился на спину на несколько секунд, только лишь для того, чтобы сорвать чуть в стороне не примятую травинку взамен той, что он потерял, когда задремал, после чего принял прежнюю позу, и прижал травинку губами. - И для чего же вы за мной следили? - спросил он, перекатив травинку к уголку рта, чтобы она не мешала говорить и при этом не падала.
- Длится ночь, как долгий день, и не хочет стать короче,— ибо я без сна лежу: ах, как были кратки ночи, те, в которые, бывало, друга принимала! – шутливо имитируя интонацию и голос гипотетической девы, Призрак процитировал по памяти первый куплет галисийского стиха Жулиана Болсейро, и расхохотался. Громко, задорно, во весь голос. - Наверное, затем, чтобы знать, как лучше потом убить, - снова смех, - кто-нибудь облегчил вашу головную боль, герцог? – ирония была мягкой, не такой едкой, как обычно, и носила скорее дружелюбный характер.
- О да, облегчили, - хмыкнул де Нуарэ. - Я вспомнил поговорку о том, что клином вышибают клин... Обменялись с графом Випера серией взаимных уколов. Мужчина улыбнулся шире, как будто бы в какой-то мере хищно, тем самым подчеркнув то, что фразу не только можно понять двусмысленно, но и следует так поступить. Сквозь ткань рубашки не просвечивались те несколько появившихся к сегодняшнему утру синяков, но Огюст о них помнил. Де Нуарэ помолчал немного, ощутив на языке лёгкую каплю сладости от тонкого стебля, перекатил травинку во рту, улыбнулся. - Наверное? - переспросил он, чуть прищурив глаза. - Это значит, что вы ещё не уверены в своём решении относительно жизни моей нескромной персоны?
Мгновенно посерьезнев, Призрак ответил: - Я всегда уверен в том, что делаю, - три такта тишины. Опять резкая смена тона: - Вы входите в круг иных моих интересов. Пить вино, читать стихи.
- Не знаю, радоваться этому или огорчаться, - чуть помедлив, ответил герцог серьёзно. Потом мотнул головой, отчего волосы рассыпались по плечам, уронив на белую ткань несколько травинок, и усмехнулся. - Увы, вина здесь нет, да и стихов, пожалуй, читать не стоит больше. Здесь иные стихи, иная музыка. Он кивнул куда-то в сторону, откуда доносился мелодичный голос вечерний птички и где очередной порыв ветра тихо шуршал в траве.
Медленный кивок. Белизна одежд на фоне зеленой травы. Молча протянутая рука и перехваченная прядь темных волос. И если бы не головной убор на берберский манер, герцог увидел бы улыбку. Впрочем, все было отражено в глазах. Прохладная ладонь легла на плечо де Нуарэ. - Я постараюсь больше… - секундное смятение, - не предоставлять поводов для головной боли. Вам.
В синих глазах чуть расширились зрачки. Рука Огюста, доселе спокойно лежавшая на бедре, слегка дрогнула, словно он с трудом подавил желание потянуться ею к ладони Призрака, на светлом фоне кожи которой тёмная прядь герцога казалась и вовсе черной. Рука де Нуарэ дрогнула, но осталась лежать на месте, хотя пальцы, казалось, забыли о том, что мгновением ранее перебирали тонкие струны зелёной травы. Пропустившее один удар сердце после первых слов Призрака, замершее дыхание во время паузы и словно какая-то тень огорчения в глазах, когда фраза была завершена. Прямой взгляд и тихий голос, когда де Нуарэ проговорил: - А если я не имею совершенно ничего против подобной головной боли?
Призрак отпустил плечо де Нуарэ, сел на корточки перед герцогом, сложив босые ноги по-турецки, возложив руки на колени. Сейчас он сидел очень близко к собеседнику и был похож на какого-нибудь паломника, коих множество направляется в Мекку. - Тогда так тому и быть, - невольный взгляд в сторону.
Долгий взгляд, пристальный и внимательный, негромкий выдох и тихий голос, в котором не прозвучало ни тени иронии или навязчивости, лишь простое и одновременно такое сложное, подчас невозможное желание понять: - А чего хотите вы сами?
Призрак снова посмотрел на де Нуарэ: - Там, - махнул он в сторону бескрайней темнеющей дали левой ладонью, - где-то далеко есть дом… - голос перешел в шепот, - там жгут свечи и кого-то ждут к ужину. Зимними вечерами садятся у камина и рассказывают друг другу истории из жизни, а за окном падает снег и метет поземка. И нет ничего лучше подогретого вина и потрескивания огня. Там, - продолжил он едва слышно выдохнув воздух из легких, - высокое небо, не такое как здесь, и можно развлекаться долгой скачкой по холмам, насвистывая что-нибудь себе под нос. Стоя на одном из них, можно увидеть этот дом издалека и немного сверху, - плавный жест ладонью, - пришпорить коня и быть уверенным, что успеешь к ужину ровно в срок. Мужчина резко вскинул голову, глядя в потемневшее небо: - Я хочу успеть к ужину, герцог, - он перевел взгляд на де Нуарэ, и в этом взгляде не было ничего, кроме тоски и боли. - Когда-нибудь успеть к ужину.
Де Нуарэ слушал негромкий голос, затаив дыхание и чуть прикрыв глаза, словно на внутренней стороне его век воображение рисовало описанную рассказчиком картину. Когда Призрак замолчал, герцог поднял веки и чуть улыбнулся, хоть и не было в этой улыбке весёлости. - Вы рассказали об этом так, - тихий голос звучал чуть хрипло, - что я и сам почти начал желать того же, хоть никогда и не знал, что такое есть дом, описанный вами. Герцог замолчал, потом плавно перевернулся на спину, подложив под голову руки и глядя в темнеющее небо, как будто оно могло подсказать ответы на мучавшие мужчину вопросы. - Когда-то давно молодой ремесленник полюбил дочь богатого купца, девушка ответила ему взаимностью, однако отец не пожелал и слышать о том, чтобы отдать дочь за простого юношу, у которого, по его мнению, не было будущего. Однажды ночью ремесленник прокрался к окну свой избранницы и предложил ей вместе сбежать из этого дома, из города и страны. «Как же мы будем есть и пить, ведь у тебя так мало денег?» - спросила девушка, сердцем желая согласиться, но разумом понимая, что её ждёт нелёгкая жизнь. «Если ты будешь со мною, я всегда найду способ заработать на хлеб», - уверенно ответил юноша. «Что же мы будем носить, ведь одежда и обувь так быстро изнашиваются?» - обеспокоилась девушка. «Если ты будешь со мною, я смогу отыскать для тебя одежды из лучших тканей», - сказал он ей. «Отец будет преследовать меня, где же мы спрячемся от него?» - спросила девушка, в глубине души уже почти согласившись на побег. «Нигде, - ответил ремесленник. – Мы будем путешествовать по всему миру, и любое место станет нам приютом». «Но я не смогу так жить, - опечалилась девушка. – Я не смогу жить там, где у меня не будет дома!». «Дом – это не крыша над головой. Дом - там, где мы с тобой вместе», - с тихой грустью произнёс юноша и ушёл, чтобы больше никогда не вернуться к ней, которой страх неизвестности помешал обрести свой дом… - Огюст чуть повернул голову, чтобы перевести задумчивый и печальный взгляд с небесного свода на сидящего рядом мужчину. От этого движения зажатый во рту де Нуарэ стебелёк выскользнул из губ и бесшумно упал в траву. – Что же мешает вам обрести столь желанный дом… и покой?
Призрак внимательно выслушал рассказ герцога. Все это время он был недвижим, словно каменное изваяние, взгляд был устремлен куда-то сквозь. Услышав вопрос, он сфокусировал взгляд на лице де Нуарэ, потом тихо сказал одно единственное слово: - Смерть.
Огюст на мгновение прикрыл глаза, этим едва заметным движением словно обозначив, что ответ был услышан и воспринят. Повисшая над двумя мужчинами пауза, нарушаемая лишь отдалённым пением птиц да шорохом ветра в траве, была разорвана герцогом лишь спустя почти минуту, когда он тихо спросил, и в голосе не было требования ответа, лишь желание понять: - Смерть, которая стоит на вашем пути? Смерть, бросившая тень на начало дороги? Смерть, преследующая вас по пятам? Или смерть, которую вы должны нести кому-то? - де Нуарэ взглянул на сидящего рядом мужчину, сглотнув. - Или, быть может, смерть, которую вы сами ищете?
- Смерь тех, кто ждал к ужину. Смерть тех, кто стоял на пути. Смерть, как способ жить, - он усмехнулся, - смерть ради смерти. В конце концов, смерть тоже достойное завершение пути для того, кто неприкаян. В этом мире есть несколько вещей, заслуживающих внимания. Любовь, достоинство, боль и смерть, - спокойно ответил Призрак, мельком взглянув на уже чернильно-синий горизонт.
- Смерть ради смерти, - повторил Огюст и приглушённо хмыкнул без тени насмешки. - Что ж, в этом, пожалуй, даже больше смысла, нежели в жизни ради смерти. Взгляд Призрака в сторону горизонта герцог невольно расценил как раздумие собеседника о возможном скором уходе, но всё же никак не прокомментировал. - Что же до боли, то внимания заслуживает только не физическая, - вместо этого произнёс Огюст. - Или вы придерживаетесь иного мнения?
- Лучше спросить об этом у раздираемого на дыбе, - странно мягко произнес Призрак, полуприкрыв глаза, - или у солдата, которому ампутируют ногу в полевых условиях.
- Я не то имел в виду, - мягко проговорил де Нуарэ, явно беспокоясь о том, чтобы быть понятым верно. - Боль, на мой взгляд, заслуживает признания, но не внимания. Признания, что она есть. Что у раздираемого на дыбе рвутся ткани, отчего он сам желает недостижимой пока для него смерти. Что солдат едва не откусывает себе язык, сжимая челюсти от боли. Что невинный ребёнок лишается сознания, когда его насилует зрелый муж... - слова герцога лились скупым потоком, он чуть прикрыл глаза, пока говорил эти слова, но продолжил уже другим тоном. - Любовь, достоинство и смерть. Ради трёх этих составляющих можно жить. Иногда только из-за них жить и получается. Или даже из-за чего-то одного. Но жить ради боли... - Огюст покачал головой и поднял взгляд на Призрака. - Должно быть, этого мне не понять.
- Подчас боль – это единственное, что напоминает человеку о том, что он жив, - сухо констатировал Призрак, - но боль, разумеется, не является самоцелью. Это было бы глупо. Хотя, мне приходилось наблюдать таковое явление, - он почему-то рассмеялся, провел ладонью по траве, ощущая, как стебли щекочут кожу. Смех был невеселым и немного резким. Снова три такта тишины, пристальный взгляд, видно, что-то в словах герцога о боли насторожило Призрака, но он не счел нужным задавать вопросы, только сузились светлые глаза.
- А иногда только она от смерти и удерживает, - подытожил герцог, невесело рассмеявшись и, отведя взгляд от лица Призрака, устремил его в уже чернеющее небо. - Нельзя отрицать лишь два утверждения: infandum renovare dolorem и то, что ужасно причинять боль тем, кто дорог. Потом мотнул головой, как бы отгоняя непрошенные мысли, и обернулся к своему собеседнику. - Почему-то наши с вами беседы почти всегда сводятся к чему-то печальному... - задумчиво заметил Огюст, а когда он продолжил, голос мужчины звучал даже тише, чем ранее. - Одна умная старая женщина когда-то сказала, что в разговорах людей, если они, конечно, не прячут старательно свои истинные чувства, всегда проскальзывает их настоящее настроение и состояние. Если верить мадам Жозефа, то... вам не по наслышке знакома боль... И состояние, когда лишь она напоминает о жизни. Голос понизился почти до шёпота ветра в траве, в тёмно-синих глазах, устремлённых на Призрака, отразилось небо, и чуть дронуло горло, когда мужчина бесшумно сглотнул.
Гость быстро поменял положение, легко развернувшись таким образом, чтобы протянуть руку. Пригнулся, как пригибаются большие, хищные звери и, протянув ладонь, молча провел по скуле герцога, по щеке и едва коснулся губ указательным пальцем, прося о молчании. Возможно, он больше не желал говорить и вспоминать, а возможно, не хотел, чтобы о дурном вспоминал сам герцог. После этого рука Призрака снова скользнула на плечо, легонько сжав его, и ниже, к груди, будто он, будучи слепым, пытался найти само естество этого человека или нащупать его сердце. Прикрыв глаза и не убирая руки, мужчина слушал ветер, тишину и мерные удары.
В синих глазах герцога слегка расширились зрачки, когда рука, впервые на его памяти не спрятанная под тканью перчатки, скользнула по его лицу. Красивые губы невольно чуть дрогнули, ощутив прикосновение указательного пальца, почти тотчас же исчезнувшего. Когда Призрак прикрыл глаза, де Нуарэ не отрывал от его лица затуманенного взгляда, как будто изучая каждую черту и стараясь запомнить, нарисовать на мысленном мольберте портрет мужчины в белом на фоне зелёной травы и уже тёмно-синего, постепенно чернеющего неба. Огюст едва дышал, словно боясь глубоким вдохом сбросить руку со своей груди. И только сердце под изящной сильной ладонью Призрака, не в силах справиться с собой, с шумом билось о грудную клетку, порой в растерянности пропуская удары. Несколько секунд так и прошли, и двое мужчин посреди безбрежного поля зелени замерли светлыми мраморными изваяниями, как будто пришельцы из иных миров или спустившиеся на грешную землю с Олимпа боги. Лишь спустя некоторое количество неглубоких выдохов и судорожных вдохов Огюст позволил себе едва пошевелиться - его рука освободилась из-под головы и скользнула к груди, едва коснувшись кончиками пальцев ладони Призрака: не совсем прикосновение, скорее просьба о разрешении коснуться. И ни слова, молчаливое согласие с принятым выбором, да и не было нужды в словах.
И получив разрешение, мужчина всё так же молча скользнул ладонью к сильной руке, способной сжать смертельное объятие, но такой изящной, нежной наощупь. Исходящая от неё прохлада скользнула по груди краткой дрожью, но в этот момент ладонь Огюста накрыла тонкие белые пальцы, бережно, словно хрупкий цветок, и чуть сжала. Герцог прикрыл глаза, облизнув уже давно пересохшие губы, и просто замер так, неудобно удерживая голову на одной согнутой в локте руке, зато второй касаясь прохладной кожи изящной ладони Призрака, и это заставляло не думать о любых возможных неудобствах.
- Когда б моим я солнцем был пригрет - Как Фрессалия видела в смущение Спасающейся Дафны превращенье, Так и мое узрел бы дольный свет.
Когда бы знал я, что надежды нет На большее слиянье (о, мученье!), Я твердым камнем стал бы в огорченье, Бесчувственным для радостей и бед.
И, мрамором ли став, или алмазом, Бросающим скупую жадность в дрожь, Иль яшмою, ценимой так высоко,
Я скорбь мою, я все забыл бы разом И не был бы с усталым старцем схож, Гигантской тенью застившим Марокко, - пальцы Призрака вырисовывали в задумчивости некий узор, губы едва шевелились, когда почти на одном дыхании он цитировал сонет LI Петрарки.
Герцог чуть покачал головой, не открывая глаз, как будто зрение могло подвести, направить помыслы в иное русло или выдать что-то, что он не хотел показывать - не из страха выдать себя, но из нежелания доставить какие-то неудобства.. - Можешь прыгнуть, прыгай. Можешь лететь, лети, - хриплый голос, ещё один пропущенный удар сердца и дрогнувшие пальцы, цепляющиеся за бледную ладонь с исступлением, незнакомым даже тонущему, держащемуся за соломинку.
- Прыгать? Лететь? - спросил Призрак шепотом и рассмеялся, неожиданно громко, в голос, рука переплелась с другой, цепкая хватка за запястье, мгновенный рывок, заставляя де Нуарэ подняться с примятой травы. - Лететь, - сказал ночной гость четко и твердо, уже стоя на ногах и глядя на герцога, не отпуская руку, готовый к шагу, быстрому бегу, навстречу ночному ветру, который заставлял лениво перекатываться зеленые волны под темным небом. – Наперегонки. Кто быстрее? – и отпустив, не дожидаясь ответа, сорвался вперед с истинно берберским, диким улюлюканием.
От резкого движения Огюст невольно распахнул глаза, одно-единственное мгновение непонимающе глядя на мужчину, после чего, когда тот выпустил руку и побежал по полю, громко рассмеялся смехом счастливого блаженного и бросился следом, разбивая ногами море зелёной травы и рассекая грудью несущийся навстречу ветер. Со стороны они, должно быть, и впрямь выглядели безумцами: двое мужчин в светлых одеждах, несущиеся по пустому полю, один - с улюлюканьем, другой - громко смеясь. Вот только вряд ли кто-то из них думал об этом, а единственным свидетелем сией картины стал непроницаемый Спектрум, который, бросив мельком взгляд на хозяина, ведущего себя несколько странно, предпочёл отвернуться и подарить своё внимание сочной траве. Белый силуэт на фоне тёмного неба долго не желал приближаться на растояние вытянутой руки, и дыхание де Нуарэ уже заметно сбилось, когда он наконец нагнал бегущего впереди него Призрака и, вытянув руку, схватил за плечо, чуть потянув на себя. И совершенно по-дурацки улыбнулся, как будто мальчишка: "догнал!".
Двое под уже звездным небом стояли, глядя друг на друга, после долгого бега. Рука на плече, медленный поворот, взгляд. Молчание. Затаенное ликование. Учащенное дыхание, колотящееся сердце. Белые одежды, едва колышащися от ветра, делающие одного из двоих совсем похожим на привидение. Выбившаяся прядь светлых волос. Босые ступни, исхлестанные травой.
Усмешка безумца медленно соскользнула с губ де Нуарэ, когда он пристально взглянул в глаза обернувшегося Призрака. Ладонь на плече чуть сжалась и тут же расслабилась, опустившись по руке до запястья, скользя по белой ткани вниз. Сбившееся после бега дыхание с шумом вырвалось из лёгких, пальцы Огюста сжали ладонь Призрака и герцог чуть качнул головой из стороны в сторону, невольно сбросив на грудь прядь волос с запутавшимися в них двумя травинками. «Почему он пришёл?..» ударилось в груди мужчины не заданным вопросом, тут же отброшенным куда-то в небытие за ненадобностью. Внутри него ломалось что-то, возведённое много лет назад и доселе казавшееся таким несгибаемым и прочным, что когда позапрошлой ночью он почему-то решился поколебать эту прочность, это далось ему слишком сложно. Сейчас ломалось так же трудно, с громким хрустом, от которого могли бы лопнуть барабанные перепонки, если бы звук этот существовал наяву... и всё же ломалось. Но звук не был слышен, лишь в траве шептал о чём-то ветер да завершала свою вечернюю трель невидимая птица. Герцог приподнял выше руку, потянув за собой и ладонь Призрака, обхватил сильными пальцами тыльную сторону прохладной изящной ладони и поднёс к губам, мягко коснувшись ими внутренней её части, в самом центре ладони; так не целуют руку женщине при знакомстве или случайным спутникам на ночь, только любимому чаду, матери или тому, кто почему-то видится важнее всех их вместе взятых. Но даже в этот момент де Нуарэ не отвёл взгляда от глаз стоящего рядом мужчины.
Смущение ему, все же, было присуще, как и всем живым. Смущение, давно потерянное, отброшенное за ненадобностью. Не стыд, но ощущение некоторой стесненности тем обстоятельством, что это происходит здесь, сейчас и с ними. Первым желанием было отдернуть руку. Не потому, что действия де Нуарэ противоречили его пониманию сути происходящих событий и степени близости, а потому, что этот момент был слишком неожиданным. Так машинально отдергивают руку люди, боящиеся обжечься. Вероятность подобного проявления чувств, и самого их возникновения, была ничтожно мала. Появившись вдруг, как любят описывать поэты, подобно проклятию дарованному Амуром, она выбивалась из задуманной Призраком последовательности событий. Впрочем, последовательность изменилась уже тогда, в ту ночь, когда он испытал на герцоге действие снотворного и афродизиака. Вопреки первому порыву, он не убрал руку и спокойно встретил взгляд де Нуарэ. Так же спокойно принял поцелуй. И не проронил ни слова. Лишь в рассудке крутилась одна и та же мысль, которую так хотел и в этот момент не смел высказать – «Ты целуешь руку убийцы». Мгновение, взгляд сквозь. Выдох.
Молчание. Прямой взгляд, в котором, на удивление открытом сейчас, можно было бы прочесть гораздо больше, чем способны передать любые слова. "Я целую руку убийцы... и я об этом знаю...". Едва дрогнули ресницы, когда де Нуарэ чуть прикрыл глаза, всё ещё держа у своих губ изящную ладонь, словно для того, чтобы на несколько мгновений избавиться ото всех остальных чувств - зрения, слуха и даже осязания - и в полной мере почувствовать вдыхаемый им запах кожи, всё же немного ощутимый несмотря на парфюмерный аромат, который уже можно было назвать знакомым. "Я целую руку убийцы... Я..." Пальцы герцога скользнули по тыльной стороне ладони Призрака, мягко нарисовав на ней незнакомый узор, не имеющий ровным счётом никакого смысла, кроме того, что он соединял две руки. "...целую руку..." Де Нуарэ выдохнул, и тёплый воздух, сорвавшийся с губ, мягко коснулся прохладной кожи руки Призрака. Огюст вновь поднял глаза, где в синей дымке тонули невысказанные мысли и "...человека, которого..." только сейчас чуть повернул голову так, чтобы уже не касаться губами руки стоящего рядом мужчины. До сих пор мягко сжимавшие ладонь Призрака пальцы герцога чуть ослабили хватку, позволяя тому самому решать, отнимать руку или нет. Огюст понял, наконец: сломалось. Переломилось с тяжёлым хрустом пополам, и щепки брызнули в разные стороны, грозя впиться в плоть своими острыми краями. Сломалось - и он сделал этот безумный шаг, дерзкий и не оправданный ничем, кроме того, что он не мог не сделать хоть чего-то. Один-единственный шаг, после которого герцог замер, не смея требовать или даже просить. Ничего. Прямой и открытый взгляд - равному, сильному, достойному. Изящная ладонь "...человека, которого..." и едва ощутимо придерживающая её рука герцога медленно соскальзывали вниз по щеке...
Тот, кого называли Призраком, не отпустил и не отстранился. Напротив, ответом было крепкое объятье. Не то, которое свойственно друзьям или тем, кто решил побрататься, похлопывая друг друга по спине. Хоть действие это и выглядело похожим на объятья довольных совместной забавой мальчишек, которым только что удалось украсть яблоки из заветного сада, оно имело иной смысл. Не было в нем так же и похоти, ибо эти двое не доводились друг другу любовниками, но оба испытывали странное чувство притяжения, которое ни один из них сейчас бы не мог объяснить. Ночной гость закрыл глаза, упираясь подбородком в плечо герцога, полотнище белой ткани развевалось по ветру, губы беззвучно что-то шептали.
Герцог замер на миг, прежде чем скользнуть руками за спину Призрака и обнять его, спрятав лицо в выбившихся из-под чалмы светлых прядях и вдыхая их запах. Прикрыв глаза, он стоял так, недвижим, молча слушая и ощущая, как бьётся в груди человека в белом сердце. Он стоял так некоторое время, ничуть не считая мгновения, а потому не имея понятия о том, прошла ли всего одна секунда или же часы. Лишь когда его собственное сердце пропустило один удар, он открыл глаза, чтобы тут же еле сдержать невольную дрожь при виде колыхнувшейся на ветру ткани, которая всего мигом (или часом?) ранее прикрывала лицо Призрака. Очередной раз Огюст выдохнул чуть громче обычного, осознав вдруг с ошеломляющей ясностью, что тот, кто называл себя Призраком, впервые предстал без укрывающего лицо покрывала или, как всегда ранее, маски. Движение герцога было плавным, но быстрым и чётким: словно всего лишь скользя руками по спине, он стянул с запястья шёлковую ленту, намотанную ещё на полпути к полю для спасения от порывов ветра, и слегка отстранился от мужчины, быть может, чуть резковато выскользнув из его объятий. Однако когда де Нуарэ оказался лицом к лицу с Призраком, глаза его были плотно закрыты, а быстро поднятые вверх руки уже затягивали сзади узел чёрной ленты, прикрывшей глаза. Она была не слишком широкой, но зато герцог зажал её достаточно туго, чтобы не суметь открыть глаза под таким давлением. Секунда промедления. В молчании. Лицом к лицу. Тот, кто называл себя Призраком, скрывавший лицо до сих пор и позволивший ему сейчас открыться. И стоящий близко к нему, почти соприкасаясь телами, герцог с завязанными чёрной лентой глазами, без единого слова говорящий, что не посмеет нарушить тайну, которая не принадлежит ему. И лишь по истечении этой секунды свободная ладонь де Нуарэ плавно взлетела вверх, остановившись возле щеки мужчины, едва коснувшись её кончиками едва дрогнувших пальцев. Даже не глядя, можно увидеть… если это будет позволено. Тихий выдох, скрывшаяся под пеленой черноты синева глаз и замершие у щеки пальцы, едва касающиеся прохладной кожи.
Ответом ему был тихий и хриплый смех, мягким переливом, отдающимся вибрацией кадыка. Он позволил. Тот, о ком ранее, далеко, не здесь, ходило множество слухов, сделал несколько резкое движение головой так, чтобы прикосновение к щеке помогло удостовериться в том, что он есть, человек из плоти и крови. За этим последовал поцелуй, вначале одним прикосновением, затем настойчивый и дерзкий. Жадный, будто тот, кто целовал, хотел получить всю сладость этого момента, не оставляя ни единой капли, разве что деля ее с тем, кого целовал. Он закрыл глаза, потому что лица не имели значения в этот момент. Движения похожие на странный танец, близость двух тел, ибо они есть инструмент души и сердца, ровное, медленное дыхание и цепкая хватка рук, желающих обладать, хотя бы на миг удержать и возможно не отпускать, пока не дрогнут веки, и безжалостное время не отмеряет положенный срок.
Де Нуарэ ответил на поцелуй Призрака с удивительной смесью жадности, знакомой путнику в пустыне, добравшемуся наконец до источника, и ни с чем не сравнимого упоения; сжигающей тело и душу страсти, но при этом и ни на миг не исчезнувшей нежности. Одной рукой он обнимал Призрака за спину, скользя по позвоночнику выше, к шее, прикрытой прядями светлых волос, которых Огюст уже однажды касался, влекомый непреодолимым желанием запутаться в них пальцами и как можно дольше не отпускать. Вторая же ладонь всё ещё касалась щеки мужчины в белом, скользя по лицу, рисуя самыми кончиками пальцев бессмысленные узоры на скулах, бровях, переносице, открытому лбу, висках, снова спускаясь к щекам и меняя маршрут, едва порхая над прикрытыми веками… Де Нуарэ неожиданно прервал поцелуй, и даже ладонь его, сейчас охватившая часть щеки Призрака, замерла. Огюст был несколько выше стоящего рядом мужчины и потому ему понадобилось лишь слегка податься вперёд, чтобы мягко коснуться губами прикрытых век мужчины, скользнуть чуть ниже на верхнюю часть щеки и к скулам, оставляя краткие нежные поцелуи на тех участках кожи, что доселе всегда были скрыты маской. И если бы рядом с Огюстом разверлась сейчас твердь земная и из глубин ада явился сам дьявол, предлагая продлить это мгновение в обмен на бессмертную душу герцога, он бы дерзко расхохотался в лицо владыке пекла, выкрикнув, что тот опоздал, и у него уже нет души, он отдал её без остатка, и даже если это мгновение вдруг прервётся в одночасье, оно всё равно будет, пусть даже в прошлом. Время уже не имело значения, как и любые слова, как лица двух людей, обнявших друг друга.
- Жжет, вяжет, в цепь кует, - и все ж мне сладко, - прошептал тот, кого называли Призраком, и мягко повлек герцога на траву. То, что жгло, вязало и ковало в цепь, связывающую двоих случайно встреченных, должно было проявить всю свою сладость в более явных действиях, которым он и собирался предаться. До тех пор, пока ледяная роса, тревожное ржание коня и утихший ветер не напомнят о том, что близится рассвет и необходимо бежать без оглядки со всех ног, ибо яблоки из заветного сада, хоть и сладки, но отдают горечью, потому что являются плодами запретными.
Сладость с лёгким привкусом горечи, но лишь оттого, что когда-нибудь всё же наступит утро, из-за тёмного горизонта начнут подниматься светлеющие облака, ознаменовавшие приход нового дня и окончание затянувшейся встречи, чей исход никто не предполагал таким, но каковой оказался единственно возможным и до пронзительности правильным - как смена света и тени, явление осени после жаркого лета, вращение планет и теплота земли, которой она щедро поделилась с двумя упавшими на неё людьми. Но до рассвета, до ржания проснувшегося коня, призрачного намёка на возвращающееся солнце было пока ещё очень далеко... хотя и слишком близко. А до тех пор не имели значения ни оставшиеся позади события, ни захлебнувшаяся собственной песнью забытая пичужка, ни завтрашний день... Лишь тихий звук голоса, аромат волос, мягкость кожи и вкус губ. Лишь чёрная пропасть неба над головой, скользящий по коже ветер, полыхающее внутри пламя, тепло земли и два слившихся воедино тела – ослепительно белое на фоне безграничной зелени травы.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума