Отправлено: 19.11.06 23:35. Заголовок: "Визит". Церквушка Maria Caritatevole. 08.07.1752. 21:00
Полумрак в пресвитерии. Чуть дрожащие тени на полу и стенах. Свеча погасла, догорев до конца. Витторе поставил новую свечу на место огарка, поднял глаза на распятье, висящее над алтарем. Осенил себя крестным знамением. Вразуми меня, господи
Несколькими минутами позже за спиной падре раздались тихие, мерные шаги, похожие на щелканье метронома, на стук палочки капельмейстера, на удары палкой. Пришедший молчал, не было произнесено обычного приветствия, когда шаги стихли. Человек (?) в черных одеждах, с лицом неизменно скрытым белой маской баутой, стоял за спиной святого отца.
Витторе резко обернулся. Пламя свечей мигнуло, чтобы тут же вновь загореться ровным светом. Курупная ладонь сжала четки, словно в них можно было найти поддержку. Крест на розарии тут же повлажнел от пота ладони. - Вы представитесь или предоставите мне догадываться о том, кого я вижу перед собой? - падре постарался вложить как можно больше уверенности в голос. В конце концов, он тут хозяин.
- Я полагаю, в этом нет необходимости, - с сухим смешком ответил гость, чуть подняв голову и разглядывая убранство алтаря. – Мы все чада Божьи, не так ли? – тихий смех шорохом прокатился по закоулкам зала, - а для Него, - он указал перстом на купол, - имена имеют не такое уж великое значение.
- Истинно так. Что ж, - Витторе повернулся вполоборота к гостю, - если вы пришли беседовать с Богом, я не в праве выгнать вас из храма. Хотя... Хотя, все, что я успел услышать о вас, порождает именно такое стремление.
- Пусть ненавидят, лишь бы боялись, - хмыкнул Призрак, - к Господу это, разумеется, не относится. Или вы осмелились бы помешать мне беседовать с Ним? – в приятном голосе мужчины звучала нисколько не скрываемая ирония. Ночной гость наклонил голову набок, разглядывая падре. Глаз Призрака не было видно в тени, прорези маски казались черными провалами.
- Такой беседе никто не в силах помешать, если человек хочет беседовать. "Пусть ненавидят..." - процитировал Витторе. - Мне кажется, это скорее относится к вам, чем к Господу.
- Как и к любому другому чаду, - усмешка, - созданному по образу и подобию, - ловко парировал Призрак. – Скажите, святой отец, можно ли раскаяться в еще не содеянном поступке и получить прощение за совершение его, хм, авансом, как платят купцу за товар, который будет доставлен позже, или гробовщику за еще не выполненную работу? – голос гостя звучал мягко, тихо, как змеиный шепот, как шелест ветра в высокой степной траве.
- Времена Христа давно прошли, - спокойно ответил Призрак, - ныне торговцев привечают в храмах, и святые отцы более разбираются в вопросах купли продажи, нежели сами торговцы. Купли продажи души, благодати Божьей и отпущения грехов. Не думаю, что вы станете отрицать это, не покривив душой.
- Я буду отрицать это в отношении храма, котрый доверен Церковью мне, - жестко парировал. - Под покровительством Марии Милосердной еще никто не торговал отпущением грехов.
- Все зависит от того, чего вы хотите от исповеди, - Витторе не мог себя заставить употребить обычное для себя обращение к прихожанину. - Я по правде говоря очень сомневаюсь в том, что вы и вправду пришли сюда торговаться.
- Блажен раб, который поучение, обвинение и обличение от другого принимает так же кротко, как от себя самого. Блажен раб, который, порицаемый, благосклонно успокоится, почтительно уступит, смиренно покается и охотно повинуется. Блажен раб, который не скор в самооправдании и смиренно принимает осуждение и порицание в грехе, когда он неповинен, - цитируя "Увещевания" святого Франциска Ассизского, Призрак развел руками и шутливо поклонился.
- Блажен раб, который столько же любит и боится брата своего, когда тот далеко от него, сколько когда тот вместе с ним, и не говорит ничего в его отсутствие, чего не мог бы почтительно сказать при нем, - еще одна строка. Улыбка в голосе. - Вы не сообщили мне ничего нового, падре. Разумеется, я совершаю безумные и жестокие поступки. Так что с того? Все мы грешны, - сказал с напускным смирением.
- Все в разной степени, - ответил Витторе, все так же сжимая в ладони четки. - "Разумеется"? А безумие и жестокость уже стали обыденностью нашей жизни? Если вы так легко говорите об этом? Или вы считаете себя кем-то особенным, получившим исключительные права на то, чтобы такое поведение считать для себя обычным и естественным, как, к примеру, считает крестьянин, отрубая голову птице на своем дворе?
- Орден Святого Доминика много потерял в вашем лице, - задумчиво произнес Призрак, - вы бы с легкостью проводили процессы и предавали анафеме по малейшей прихоти своей, - тут же тон ночного гостя смягчился. - Любите врагов ваших, - он заложил руки за спину, сомкнув их в замок, - я не считаю себя исключением из правил. Правил всеобщего безумства и жестокости.
- Вы судите по себе, - покачал головой падре. - Один приговор вы уже привели в исполнение. Причем с очевидной легкостью. Так легко видеть вокруг только сплошь отражения, разве нет?
- Судя по тому, что отражает ваше зеркало, стеклодувы намеренно либо невольно сотворили кривое стекло, - утренне объяснение безумия само собой всплыло в памяти.
Призрак потер ладони скрытые мягким лайком перчаток: - Одни зеркала делают мастера, другие – подмастерья. Впрочем, это казуистика, святой отец. Как говорится, чего уж пенять на зеркало, коль лик не блистает божественной красой, - жесткая усмешка, все та же едкая ирония, вдруг сменившаяся необычной серьезностью. – Святой Франциск, как повествуют труды богословов, поучал: "что есть истинная радость. Прибывает вестник и говорит, что все профессора из Парижа вступили в Орден, пиши, это не истинная радость. То же самое, если все прелаты из-за Альп, архиепископы и епископы; то же самое, если король французский и король английский, пиши, это не истинная радость. То же самое, если бы братья мои пошли к неверным и обратили бы их всех в веру; то же самое, что Бог даровал мне милость исцелять больных и совершать много чудес: говорю тебе, что во всем этом нет истинной радости. Но какова же истинная радость? Я возвращаюсь из Перуджи и глубокой ночью прихожу сюда, и зима слякотная и до того холодная, что на рубашке намерзают сосульки и бьют по голеням, и ранят так, что выступает кровь. И весь в грязи и во льду, замерзший, я подхожу к дверям, и, после того как я долго стучал и кричал, подходит брат и спрашивает: "Кто там?" Я отвечаю: "Брат Франциск". А он отвечает: "Иди прочь, уже поздний час; не войдешь". И когда я продолжаю настаивать, отвечает: "Иди прочь, ты простак и неграмотен, не подходишь нам; нас так много и мы такие важные персоны, что мы не нуждаемся в тебе". А я все стою под дверью и говорю: "Из любви к Богу приютите меня этой ночью". А он ответит: "Не буду. Поди в обитель к крестоносцам и там попроси". Говорю тебе, что если сохраню терпение и не разгневаюсь, вот в этом и есть истинная радость, и истинная добродетель и спасение души". Вам знакома истинная радость, падре? – с этими словами ночной гость приблизился к священнику, белую маску мертвеца осветил свет свечи, и стали видны глаза в прорезях бауты. Глаза странного, светлого оттенка, внимательно прищуренные, пристально глядящие в глаза священника.
- "Се стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною", - спокойно ответил, не отводя взгляда, пальцы дрогнули, щелкнула костяшка розария. - Нет большей радости, чем лицезрение искреннего раскаяния.
- Нет большей радости, чем лицезрение искреннего ужаса, когда затягивается петля на шее того, кто никогда не испытывал раскаяния, - чуть наклонив голову и глядя исподлобья, медленно произнес Призрак. Произнес так, что каждое слово его било в самое сердце и отпечатывалось там болезненным клеймом. – Исповедуйте меня, святой отец, - слова, словно острие копья, некогда пронзившее ребро Спасителя.
"Есть два пути: один - жизни и один - смерти; велико же различие между обоими путями", - вспомнил ночной гость слова из Дидахе, когда тихо притворил за собой дверь исповедальни и сел на резную скамью. Ладонь в перчатке коснулась решетчатой перегородки, на лице, скрытом маской мелькнула улыбка, которую никому не суждено было увидеть – "Безумным и блаженным дозволено все". Он не осенил себя крестным знамением и, спокойно выслушав открывающую ритуал фразу, не утруждая себя произношением общепринятой формулы, сказал: - Я мстил и убивал, потакал прихотям, прелюбодействовал, занимался мужеложеством и блудом, клялся на крови и чародействовал, изучал запретные писания и еретические книги, готовил яды, вводил в заблуждение, шантажировал, лицемерил, двоедушничал, лгал, играл в карты и пьянствовал, был коварен, надменен и совершал подлость, - приятный, чуть хриплый голос звучал ровно, в нем невозможно было расслышать какие-либо эмоции, лишь сухое и строгое перечисление фактов. – Я сквернословил и, поминая имя Господа всуе, проклинал Его, я ненавидел, желал зла и пособничал в свершении грехов, завидовал, был дерзок, нетерпим и непримирим, - он выдержал паузу, необходимую для осознания каждого слова, затем продолжил так же спокойно и буднично, без какого-либо волнения. Словно, будучи приставом, зачитывал обвинительный список, самому себе. – Я отказался от своей веры и веры моих предков, ибо счел, что в Боге и чадах его нет ни любви, ни добра, ни милосердия. Я отрекся от своего имени, от своей страны и короля. Я водил дружбу с предателями, убийцами, ворами и шлюхами. Я убивал тех, кого счел недостойными жизни и только один раз – того, кто просил об этом сам. Я мнил, что творю благое дело и правый суд, и нисколько не сомневался в этом. Мой путь начался двенадцать лет назад в убогой темнице, и я намерен продолжить начатое. Через четыре дня я намереваюсь убить человека, его имя Ипполито Випера, - последние слова были сказаны серьезно и спокойно, и от этого спокойствия слушавшему ночного гостя священнику должно было стать не по себе.
Витторе слушал молча. Не перебивая. Казалось даже, что за перегородкой пустота, которая поглощает каждый звук произносимой "исповеди". Наконец, когда голос умолк, священник негромко заговорил, осторожно, словно шаги по тонкому льду: У некоторого человека была два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю страну и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествует хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, и пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! Ты всегда со мною, и веемое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся. Священник замолчал, ожидая ответа.
Тот, кого называли Призраком, внимательно выслушал речь священника, потом сказал: - Я знаю эту притчу. Но это всего лишь притча. В действительности все не так. Даже если блудный сын и помышляет вернуться, в ответ он получит клеймо безумца и убийцы. Не так ли, святой отец?
- А помышляет ли сын вернуться? Вернуться как сын, а не как вор или заезжий солдат, кичащийся своим грехом, словно новым оружием и ярким мундиром? - Витторе говорил очень тихо, он сам практически не надеялся на то, что грешник и в самом деле раскается в грехах. Исповедь казалась издевкой. Над ним, над Церковью, над Богом. Но Витторе себе никогда не простил бы ошибки. И потому задавал вопросы.
- Вернувшегося примут как того, кем он решит вернуться. Как известно, раскаявшийся разбойник был взят на Небеса. Витторе осознал, что совершенно не понимает сидящего за перегородкой человека. Если тот и в самом деле пришел с намерением признаться в собственных прегрешениях, с мыслями о раскаянии, то зачем он рассказывает о будущем убийстве? Но закон церкви для самого Витторе был прост: "никогда не отказывать страждущему". И священник свято придерживался его и теперь.
- Слова, слова... Мне не нужны Небеса, святой отец. Впрочем, я осознал свою ошибку. Для вас это не более, чем глупый фарс, - он поднялся со скамьи. Все та же усмешка, - вы человек, не Бог, падре. В вас слишком мало той любви, о которой речет Писание. И вам никогда не принять блудного. В себе, - он легким толчком распахнул дверь и бесшумно вышел из исповедальни, удаляясь медленно, но верно из Дома Божия.
Призрак остановился, обернулся. Тихо, вполоборота молвил: - Смотреть, что такое вы есть, святой отец. Смотреть, как я смотрю на любого. Как полагается безумцу, убийце, вору, заезжему солдату.
- Зачем вам это - смотреть? - Витторе смотрел пристально, желая понять хотя бы это. Не простить и не пожалеть, упаси Господь. Просто понять, зачем человек делает то, что делает.
Он внезапно рассмеялся, громко, сумасшедшее, надсадно и неистово. Смех этот эхом отразился от стен храма. После ночной гость тяжело закашлялся, отдышался: - Чтобы знать правду. Чтобы никогда не закрывать глаз. Чтобы знать цену, и нечем было прикрыть трусость. Смотреть правде в глаза, - он опустил голову на мгновение, взглянул на пол, потом поднял спокойный, холодный взгляд, - у меня нет книг и четок, мне нечем прикрыть свой срам. Нечем… А если так, то я буду честен до конца и стану смотреть дьяволу прямо в глаза, и за все отвечу без посредников. Сам. Храни вас ваш Бог, - сказал, словно сплюнул, затем махнул рукой и ушел прочь, тенью исчезнув за пределами храма.
Витторе стоял посреди пресвитерия, постепенно приходя в себя. Разговор совершенно сбил его с толку. Покачал головой ошарашенно. "Он и правда безумец." Прошел через ризницу в келью, сел на узкую жесткую кровать и стиснул виски ладонями. Было ощущение, что из-под ног выбили землю. "Внезапное решение". Церквушка Maria Caritatevole. 09.07.1752, 5:30
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 1
Права: смайлы да, картинки да, шрифты нет, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация вкл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума